— Расскажи мне сказку, мама.
Поздняя ночь давно накрыла дом, укутывая снаружи снежным одеялом, но маленький Сашка не унимался.
— Про Красную Шапочку? – Женщина средних лет отвечала доброй улыбкой, заранее зная, что скажет сын.
— Нет. Про Того-кто-гасит-звезды.
— Я же рассказывала про него вчера.
— Все равно. Расскажи еще.
Сашка деловито поправил огромную подушку, наслаждаясь разливающимся в теле теплом, и закрыл глаза, приготовившись слушать.
— С давних пор и по сей день, высоко на небе, за пушистыми облаками, живет маленький ангел. Имени его никто не знает. Все называют его Тот-кто-гасит-звезды. Он выполняет работу исправно. Каждую ночь, тихую или ветреную, поднимается со своей постели, берет волшебный фонарик, и начинает свой долгий обход. Ангел подходит к каждой звездочке, и вежливо спрашивает, как прошла ночь, что ее тревожило, никто ли ее не обижал. Потом прощается до завтра, берет ее в ладошку, и кладет внутрь своего фонаря. Нужно быть очень внимательным и не пропустить ни одной, иначе не наступит новый день. Такая вот важная у него работа, наверное, самая нужная в мире. Но люди, хоть и радовались рассветам, ничему уже не удивлялись, будто так и должно быть. Только однажды, в поздний час, один любопытный маленький человек вдруг спросил ангела: «Зачем ты гасишь звезды? Они ведь такие красивые!». И ангел долго думал, что ответить ему. А потом вдруг поманил к себе, ведь лучше один раз увидеть, чем сто – услышать.
— И как маленький человек попал на небо? Разве так бывает? – В который раз удивленно спросил Сашка, довольно улыбаясь.
— Да, ведь ангел позвал его. Все бывает, милый, нужно только поверить. – Женщина бережно провела рукой по волосам сына, никак не желающего засыпать, и продолжила свой рассказ. – Так вот, маленький человек увидел волшебный фонарик, услышал каждую звездочку. Но под конец остановился, и снова задал ангелу свой вопрос: «Зачем же ты гасишь их?». «Смотри» — сказал ему ангел, и положил внутрь фонаря последнюю звезду. Вдруг в небе словно разлилось молоко, и какой-то невидимый художник добавил розовой краски. И показалось солнце, и коснулось щеки маленького человека теплым лучом. Все птицы запели, сливаясь в чудесный хор. Все звери подняли глаза вверх, радуясь утреннему свету.
— А маленький человек? Он остался на небе?
— Нет, сынок. Ангел вернул его в кроватку.
— Но он понял, зачем?..
— Конечно. Он понял – чтобы на земле наступил новый день, кому-то стоит хорошо потрудиться. Пусть даже не все это замечают. Пусть даже не знают имени Того-кто-гасит-звезды…
Каждый раз, в конце сказки, Сашка поворачивался на бок со счастливой улыбкой, и еще долго не отпускал мамину руку. А в окне был виден свет лампы огромного заводского фонаря, будто одна из звезд стала отчего-то ближе.
Он еще не знал тогда, что через каких-то пару лет женщины средних лет с добрыми, лучистыми глазами, не станет. Что не выдержит утраты отец, и начнет беспрестанно топить свое горе в бутылке, что будет бить его при каждом удобном случае, до синяков и кровавых ссадин, будто бы он, Сашка, в чем-то виноват. Что неведомой раньше угрозой нависнет детдом.
— Не выйдет из тебя толку, Александр. – Будут говорить учителя, выставляя дурным примером всему классу уже 12-летнего парня, ведь он опять забыл дома тетрадку, потерял учебник или не выучил урок. А тот снова зло промолчит в ответ. Не расскажешь ведь никому, что на новые тетрадки нет денег, учебник батя продал или сменял на спиртное, поэтому и урок выучить не вышло. Оставалось только поколачивать одноклассников на переменах, и смеявшихся над ним, и не только – для порядку. А после школы – бродить без дела до темноты, стреляя у прохожих сигареты и пытаясь отогреться в промозглом подъезде, только бы не домой. Ведь там – тот же холод и пустота, и чужой человек, совсем не напоминающий прежнего отца.
Часто Сашка заглядывал на рынок – там, слоняясь между рядов, порой получалось стянуть что-нибудь съестное. Многие торговки издалека узнавали худощавого мальчишку в износившейся и несуразно большой одежде, и специально отворачивались, делая вид, что не замечают воровства. Знали – просить он не станет, а если предложить ему еду – откажет, не нуждается, мол. Иногда только могли прикрикнуть вслед, тоже для порядку.
Еще через два года снаряды вдруг изорвали небо. Сначала гремело где-то вдали, за горизонтом, но потом горизонт стал приближаться. Город медленно пустел – жизнь вытекала из него эвакуационными колоннами. Немногие остались. Кому-то было некуда ехать. Кто не решился – колонны нередко попадали под обстрел, и вырваться удавалось не всем. Старики твердили – умирать будем, где родились. С протяжным воем сирен остатки жизни перебирались под землю – в подвалы, бомбоубежища, сливные каналы… Некоторые сутками не поднимались на поверхность, то ли обезумев от страха, то ли отвыкнув от света. Хотя, скорее, первое – много ли света зимой?..
Сашкиному отцу, кажется, было плевать. Для него ничего не изменилось – он все так же умудрялся доставать где-то выпивку. Квартира и опустела, и наполнилась – из мебели в ней осталась пара табуреток да подобие стола, зато там окончательно поселились еще двое, а может, трое таких же ко всему безразличных людей, людей почти ничем не напоминавших. Сашка там не появлялся давно, но его отсутствия никто, конечно, не замечал. Он впитывал с интересом все происходящее вокруг, умел уже по звуку отличать орудийные и минометные калибры, отбомбившийся самолет от «полного», безошибочно определять, куда прилетел очередной снаряд. Знал, где находятся минные поля, куда лучше не соваться. Как-то один военный даже дал ему пару раз выстрелить из пистолета, и счастью Сашкиному не было предела.
Все чаще, на кухнях и подвалах, помимо сводок с фронта, звучало новое слово «диверсанты». Мол, они уже здесь, появились в городе, и могут навлечь немало бед. Никто, правда, еще не знал, каких бед, но менее страшно не становилось. Все чаще появлялись могилы прямо во дворах – везти убитых, — солдат либо случайных гражданских, на кладбище, порой было не на чем и некому. Говорили, что Пал Палыча, школьного завхоза, недавно убило осколком. Жена его и дочь Наташка успели добежать до укрытия, а он – нет. Не особо в это верилось, конечно – вроде, совсем недавно он гонял Сашку из-за угла школы за сигареты, а теперь его раз – и убило. Но люди зря говорить не станут. Недавно и соседка, бабушка Таня, тоже была живехонька, но вчера Сашка сам видел, как ее схоронили, как нехотя, со звоном, врезались в мерзлую землю лопаты. Говорили, упала она, а встать не смогла, да так и отошла. Может, и кричала на помощь, но слышать было некому – в подъезде из всех жильцов она осталась одна. Жаль было ее – она иногда угощала Сашку конфетой или сахаром, когда шла из магазина. И не ругалась никогда. И, кажется, знала маму.
Доставать еду становилось все труднее. Однажды Сашка с двумя такими же мальчишками пробрались в брошенный дом. Хозяева выехали давно, а стекла вынесло взрывной волной. Хоть они побывали там не первыми, кое-что из припасов уцелело. Ребята честно поделили свой небогатый улов – банку консервов съели сразу, и еще по одной забрали с собой. Уже уходя, Сашка случайно обнаружил мешочек сухарей. Хотелось утаить его от друзей, но совесть пересилила голод.
В одну из бесконечных холодных ночей Сашка проснулся от того, что стены подъезда, где он порой оставался спать, необычно сильно вздрогнули. Тут же грохнуло, словно чудовищной силы удар о пустую бочку из железа.
«Близко». – Только и подумал он, почти не испугавшись, но сон мгновенно прошел. Что-то еще было не так этой ночью, только Сашка пока не мог понять, что.
Следом громыхнуло снова. Вдали взмыли в небо ракеты и красные черточки трассеров. Нет, дело не в них…
Фонарь! Тот самый большой фонарь, на вышке у давно остановленного завода, почему-то снова горел. Сашка не зря впитывал военные реалии, как губка. В его голове тут же сложилась картина.
«Фонарь, прилетать стало ближе… Значит, диверсанты зажгли. Значит, бить по заводу будут, и по самому городу. Не только по окраинам. Может, и наступление пойдет. А если пойдет, все наши на подступах будут. Значит, фонарь не погасит никто».
Сашка бежал со всех ног, не думая ни о снарядах, ни об осколках, ни о тех же диверсантах. Знал, что добежать должен, то и дело застревая в сугробах занесенной снегом дороги. Только у самой вышки остановился перевести дух. Сердце бешено колотилось, стучало в висках, обдавало приливами жара. А дыхание, казалось, теперь застревало в горле. Но медлить нельзя. Сквозь давно известную ему дыру в заборе, Сашка проник на территорию завода, и стоял теперь, задрав голову вверх. Фонарь терялся где-то в вышине, возвышаясь над крышами домов. Разве под силу будет до него добраться, ведь до него – как до неба?..
Снова ухнула и вздрогнула земля.
«Что же я, слабак какой-то?!»
Зло сплюнув под ноги и сбросив на снег истрепанное, с чужого плеча пальто, Сашка вцепился в лестницу. Ступенька, другая. Все сильнее пронизывал ветер, все громче и протяжнее завывал. Холод проникал в тело, больно сжимая все внутри. Воздуха становилось меньше и меньше. Зубы отбивали неуемную дробь. Сашка пару раз пожалел о том, что снял пальто. Может, пока не поздно, вниз?.. Позвать кого-то на помощь? Он остановился без сил на середине пути. Вниз не смотрел, но и не надо было. Впереди, перед ним, а точнее, под ним, простирался город. Темный, без единого огонька. Но все еще живой. Нет же, надо лезть! Это ведь как стометровка. Под конец бывает тяжело, но темп сбавлять нельзя. Опять громыхнуло. Опять близко. Даже дрогнула вышка. Сашка на секунду закрыл глаза, но тут же поспешил их открыть, ведь так можно и сорваться. Ступенька, другая. Казалось, холод металла уже обжигает даже сквозь грубые рукавицы. Но что с того? Можно и потерпеть, не маленький.
Вспомнилась Наташка, дочь погибшего недавно Пал Палыча. Смешная девчушка, хоть и помладше. Часто болтала с Сашкой на переменах, несмотря на строгий запрет отца. А он разбил пару носов ее обидчикам. Ведь и ее может не стать, если не погаснет фонарь. И снова будут врезаться в мерзлую землю лопаты, нехотя и со звоном…
Ступенька, другая. Там, внизу, Сашка начинал их считать, но давно уже сбился. Наверное, из-за того, что к математике не годен. Болью отзывалось обожженное морозом горло, противясь каждому вдоху. Ноги плохо слушались. Один раз даже не удалось поднять ногу до ступеньки, но Сашка смог удержаться. И хорошо даже, что так получилось – где-то в груди вспыхнул горячий испуг. Теперь вроде не холодно, правда, тело еще дрожит.
Ступенька… Взрыв.
«Мимо!»
На ум пришел морской бой на уроках злосчастной математики. И как учительница, Зоя Ильинична, со вздохом в очередной раз выставляла «моряков» за дверь. Как она там? Ведь тоже одна. Надо бы проведать.
Вот и площадка. Сашка завалился на нее, чтобы наконец отдышаться. Домов внизу не видно из-за темноты, а звезд – из-за туч, снова разразившихся снегом. Закрываясь от белых бесчисленных мух, набивающихся в рот и глаза, и даже не тающих на лице, Сашка поднялся на ноги. Как же слезть потом, если предательски подгибаются колени?..
Взрыв. Пришлось схватиться за перила, чтобы устоять. И следом новый. Кажется, попали в двухэтажку. Если так, ее, наверное, начисто снесло.
Достав из-за пояса молоток, Сашка принялся что было сил колотить по корпусу фонаря. Может, сразу погаснет, если удастся его сбить. А если нет, — осталось добраться до его нутра. Не зря ведь он уже пару лет носил в ботинке нож.
Взрыв. Вышка качнулась. Но страшно почти не было, ведь Сашка занят делом.
Ослепительно-яркий свет погас, на прощание пару раз мигнув. Теперь все кончено. Теперь все будет хорошо. И артиллерия не сможет прицелиться. И никто больше не умрет. Ну, хотя бы этой ночью. Может, даже наступление провалится. Сашка в это даже верил. Когда он спустится, наверное, какой-нибудь военный снова даст ему пострелять из пистолета. И скажет спасибо, и руку пожмет. А может, не скажет – разве это так важно?.. Подумаешь, подвиг.
Взрыв. Слишком близкий и яркий, слишком больно и тепло. И вот уже, бешено кружась в причудливой и злобной пляске снежинок, летит прямо на Сашку земля…
***
— Мама?..
— Почему не спишь, мой хороший?
— А почему звезды падают?
— Чтобы люди могли загадать желание.
— Можно я тоже загадаю. Пусть Тот-кто-гасит-звезды возьмет меня с собой, на небо. Как маленького человека.
— Зачем, сынок?
— А вдруг он устанет. Вдруг пропустит одну звездочку, и день никогда не наступит? А я, на небе, буду помогать ему…
